Главная страница - Текущий раздел: Статьи

НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС: Разлука - история альбома

Разлука была просчитана нами за кульманами с 9 до 18 с перерывом на обед, - вспоминает один из основателей НАУТИЛУСА, басист Дмитрий Умецкий. - Пока наши коллеги застраивали микрорайоны, мы застраивали Разлуку, руководствуясь принципом: Чтобы было удобно всем. Эта задача казалась невыполнимой только на первый взгляд. Американцы, снимая кино, давно использовали этот принцип. В результате получался эффект слоеного пирога - любой, добираясь до своего слоя, съедал весь кусок и просил добавки.
В техническом отношении альбом был сделан на удивление просто, и не имел ни малейшего отношения к так называемым достижениям раннего свердловского рока. До появления Разлуки местные рок-музыканты в своем честном уральском желании делать музыку наоборот мучительно напоминали филармоническую советскую эстраду. Они были слишком интеллигентны, чтобы хулиганить в рок-н-ролле, и слишком зациклены на себе, чтобы опускаться до пародий или самопародий. Большинство их опусов отличалось жонглерством, амбициями и кислым академизмом - скучным и зачастую безжизненным.
Разлука перевела свердловскую школу рока в новое качество, создав прецедент одухотворенной поп-музыки и проложив дорогу таким проектам, как АГАТА КРИСТИ и НАСТЯ. В этих песнях про батарейки и городское одиночество каждый находил что-то свое - от света интимной лампы и сметаны на бананах до крика человека, почувствовавшего пустоту под ногами.
Созданию Разлуки предшествовала запись так называемого демо-альбома, осуществленная спустя полгода после Невидимки. К этому моменту у НАУТИЛУСА уже были готовы Ален Делон (Взгляд С Экрана), Рислинг (Всего Лишь Быть), Эта Музыка Будет Вечной, Наша Семья плюс еще полдесятка композиций - по определению поэта Ильи Кормильцева, преимущественно - занудные длинные стенания на тему семейной жизни.
По методике, опробованной на Невидимке, новые песни записывались на квартире у Бутусова, но, после долгих споров и конфликтов, эту пленку решено было не выпускать. По версии Умецкого, политическая подоплека этого решения выглядела следующим образом: Славу тогда периодически зашкаливало. Он попросил у Кормильцева портастудию и решил сделать нечто такое, что бы потрясло Вселенную. Все это происходило без моей редактуры. И когда я пришел и услышал, что же там было навалено, я сказал: Слава, я этот альбом закрываю. Это просто несерьезно. После такого разгона, который мы взяли на Невидимке, ты погубишь команду. Хочешь идти архитектором работать - конечно, иди. Воля твоя. Но у меня другие интересы и другие амбиции по этому поводу.
В принципе, ничего особенного не произошло, если не считать того, что Бутусов впал в очередную депрессию. Он поссорился со всем миром и ушел в глубокий запой, - по воспоминаниям очевидцев, совершенно черный и совершенно жуткий. Стоял декабрь 1985 года, и с роком Слава решил намертво завязывать. Он хотел вновь идти в архитекторы и проектировать новые станции свердловского метро.
Правда, с наступлением весны Бутусов немного успокоился, вошел в гармонию с окружающим миром, и репетиции возобновились с прежней силой. В это время им были написаны новые песни, в частности, Шар Цвета Хаки и Хлоп-Хлоп. По определению Бутусова, это была молодежная злоба на собственное здоровье и положение молодых специалистов, а также одна из тех крайностей, в которые я впадал в то время по отношению к армии. Еще одна композиция, Праздник Общей Беды родилась как поток сознания, минут за сорок, - точно так же как позднее - Синоптики. Первоначально песня называлась Праздник Общей Воды, и Умецкий, осознав, что редактировать ее невозможно, все-таки сумел убедить Славу заменить слово вода на беда.
К будущему альбому мы относились тогда постольку-поскольку, - вспоминает Бутусов. - Нам казалось, что он никому не нужен, и более ответственным будет выглядеть участие в предстоящем концерте. Нас больше волновала боевая раскраска кого-нибудь из новых романтиков типа ADAM & THE ANTS. Мы хотели оторваться на сцене так, чтобы ноги улетали за горизонт. К этому выступлению мы готовились, как к выборам.
На открытии свердловского рок-клуба 20 июня 1986 года НАУТИЛУС сыграл выше всяких похвал. Группа имела сенсационный успех, затмив своим энтузиазмом и необычно пестрым имиджем парагвайских симулянтов всех монстров, включая УРФИН ДЖЮС. В музыкальном плане НАУТИЛУС смотрелся тоже неплохо - отчасти потому что состав группы был усилен саксофонистом Алексеем Могилевским.
Могилевский, - обладатель диплома об окончании музучилища им. Чайковского и первого разряда по хоккею с шайбой, - в то время трудился по распределению директором районного Дома культуры, расположенного в получасе езды от Свердловска.
Поскольку я жил и работал в деревенском клубе, то, в силу служебной специфики, слушал много поп-музыки: ALPHAVILLE, VIDEO KIDS, сольных Стинга и Гэбриэла, - вспоминает Могилевский. - Под их влиянием я формировал свою игру на тенор-саксофоне.
На Бутусова с Умецким в тот момент музыкальное воздействие оказывали два направления - бодрая псевдокабацкая румба с клавишами и саксофоном, а также идеологи новой волны: TALKING HEADS, POLICE и STRAY CATS.
Мы уже знали, что надо делать для того, чтобы звучать современно, - вспоминает Бутусов. - Нас поражало, как те же романтики столько всяких новых вещей понавыдумывали и вспомнили. И перед нами стояла задача успеть все попробовать. У нас не было цели сделать что-то новое и сверхъестественное. Мы были эклектичными с самого начала.
В отличие от Невидимки, большинство текстов будущего альбома были написаны Ильей Кормильцевым. В это время он уехал из Свердловска в Ревду, где трудился переводчиком с итальянского на промышленно-русский. Наконец-то дистанцировавшись от городской суеты и вдумчиво созерцая неторопливые провинциальные картинки из местной жизни, он за пару месяцев написал стихи к таким композициям как Казакова, Ален Делон, Рвать Ткань, Эта Музыка Будет Вечной, Наша Семья, Всего Лишь Быть. В этот период по пыльным проселочным дорогам бродили несметные полчища доверчивых ревдинских девушек, которые волей-неволей стимулировали творческую активность наутилусовского текстовика.
В новых песнях Кормильцев отошел от расплывчатых образов и завернутых сюжетов эпохи УРФИН ДЖЮСА и очень точно стилизовал Бутусова с Умецким времен Невидимки. Пиком творчества Кормильцева того периода стала композиция Скованные Одной Цепью, в которой было сказано все, что накипело и после которой уже не имело особого смысла возвращаться к социальной тематике.
...После того, как программа Разлуки была готова и обкатана на открытии рок-клуба, НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС начал готовиться к сессии. И тут выяснилось, что, с учетом найденного места для записи (подвал клуба Архитектурного института) и решенных вопросов с аппаратурой, основная проблема заключалась в возвращении на круги своя окопавшегося в деревне Могилевского.
Саксофон Могилевского был необходим группе как воздух, однако у Леши были собственные мысли по этому поводу. Во-первых, он прекрасно чувствовал себя в окружении благоухающих деревенских ландшафтов, где уже успел создать собственное натуральное хозяйство. С женой, парочкой свиней и несколькими подчиненными по месту работы - вечно беременной худруком из цыган и вечно пьяной уборщицей. Во-вторых, на основе столь богатого жизненного материала Могилевский вместе с Колей Петровым (будущим гитаристом НАУТИЛУСА 1994-97 гг.) создал студийный проект АССОЦИАЦИЯ, в рамках которого планировал записывать свой первый сольный альбом. НАУТИЛУС и Свердловск, в условиях сельского рая, были Могилевскому ни к чему.
Лешу надо было срочно спасать, - вспоминает Умецкий. - Мы вычислили его в Свердловске, а он весь в костюме, и говорит: Чего вы ко мне пристали, ребята? У меня есть свой клуб, я в деревне уважаемый человек... В результате мы дико напились, и я взял на себя ответственность за доламывание Алексея Могилевского. Мы ехали по городу на машине и продолжали пить. В конце концов, Леха зарыдал и сказал: Все. Я все бросаю. Я возвращаюсь.
В начале июля НАУТИЛУС в составе четырех человек засел в подвале клуба Архитектурного института на запись. Председатель рок-клуба Коля Грахов выделил на сессию два магнитофона Олимп, переделанных на 38-ю скорость, и пульт Электроника. Как и в случае с Невидимкой, музыканты по ночам подъезжали в ресторан к Алексею Павловичу Хоменко и одалживали клавиши. Причем не только игрушечную Yamaha PS-5 5, но и самую передовую для тех времен Yamaha DX-21, на которой были сымитированы звуки мотоцикла в Рвать Ткань и бряцание металлических оков в Скованных.
Как антитезу бесчеловечному вторжению японских клавиш Могилевский привез из деревни одноголосный самодельный синтезатор по кличке Малыш, переделанный из примитивной Фаэми М в нечто, напоминающее взрывное устройство. Автором подобной реконструкции был незаслуженно забытый потомками первоуральский пропагандист аналоговых инструментов Сергей Обедин. На записи Алена Делона Малыш издавал щемящие воздушные звуки, - получался сигнал, который впоследствии музыканты НАУТИЛУСА не могли найти ни в цифровой, ни в фирменной аналоговой аппаратуре. И если спустя несколько лет альбом периодически поругивали за кошмарные клавиши, то это все же были замечания, сделанные без учета пресловутого контекста времени и места.
...Разлука писалась в одно наложение - на болванку, состоящую из ритм-бокса и баса Умецкого, на которую затем накладывали клавиши Комарова, саксофон Могилевского и вокал Бутусова. Функции гитары на альбоме были сведены к минимуму.
За панорамой звука от начала и до конца следил Андрей Макаров - первый звукорежиссер группы в ее студенческо-архитектурный период. Похоже, у Макарова была от Бога способность адекватно фиксировать НАУТИЛУС в студии. Если большинство звукооператоров того времени отличались маниакальным стремлением препарировать студийное звучание групп, обязательно добавляя что-то от себя, то Макаров воплощал в жизнь только одну установку - на модный звук.
Андрей был большим модником - вел в клубе дискотеки, и всегда доставал нам самую свежую музыку, - вспоминает Бутусов. - Но, помимо этого, он был настоящим колдуном звука, и мы молились на его умение принципиально и жестко осуществлять запись.
Разлука записывалась по ночам, а с утра молодые архитекторы вылезали из темного подвала, щурились на летнее солнце и отправлялись в проектные институты дорабатывать свои последние трудодни. Но, несмотря на общую усталость, запись протекала в достаточно расслабленной обстановке.
Альбом делался совершенно разгильдяйским образом, в достойной и легкой форме, - вспоминает Могилевский. - Было весело, потому что не было шоу-бизнеса, и отсутствовал какой-либо намек на рок-индустрию. Со стороны это напоминало клуб по интересам, как нечто сопутствующее, как товарищеский чай в кружке Умелые руки.
Когда в подвале становилось невыносимо больно за бесцельно прожитые годы, дровишек в угасающий огонь подкидывал вернувшийся из загранкомандировки Кормильцев.
Илья писал нам тогда по три тома материала и бился насмерть за каждую страницу каждого тома, - вспоминает Умецкий. - Из всего этого богатства можно было выбирать три-четыре текста, и то с последующими доработками. После того, как к началу записи закончилась рефлексия у Бутусова, началась рефлексия у Кормильцева, который считал, что мы все делаем не так. Он приходил в клуб и разбивал ногами стулья, и успокоить его было очень сложно. Макаров в роли директора клуба просто бледнел на глазах, поскольку нес за стулья материальную ответственность.
Кормильцев лютовал не на пустом месте. Скажем, он еще мог смириться с тем, что в Алене Делоне Бутусов отказался от словосочетания тройной одеколон, или с тем, что в Скованных вместо за красным восходом коричневый закат исполнялось розовый закат. Но нежелание вокалиста петь в Рвать Ткань про б...дей Кормильцев воспринимал как личное оскорбление.
Когда угасали идеологические конфликты, связанные с текстовой редактурой, повод для беспокойства подбрасывал Могилевский. Пару раз, достойно отметив завершение записи своего альбома Угол (который делался одновременно с Разлукой), он застревал в деревне, и, к примеру, Праздник Общей Беды записывался без него.
Часть песен дорабатывалась непосредственно на месте. Именно в студии был сочинен проигрыш в Скованных, саксофонные атаки в Казакове, а при помощи хора друзей и сочувствующих были записаны припевы в Шар Цвета Хаки.
В музыкальном плане каждой из песен Разлуки можно было найти аналог в западной или отечественной рок-музыке, - говорит Бутусов. - Но, в силу нашего непрофессионализма, он был неузнаваем, поскольку мы так и не смогли сделать то, что хотели изначально.
Ближе к концу записи все спохватились о названии и о каком-нибудь драматургическом обрамлении, - поскольку концепцией на новом альбоме (в отличие от Невидимки) и не пахло.
Идея родилась благодаря другу группы, начинающему кинорежиссеру Леше Балабанову, который давно питал симпатию к музыке НАУТИЛУСА. (Существует, кстати, версия, что именно привезенный Балабановым из Лондона диск STRAY CATS послужил импульсом для создания рок-н-ролльной основы в Рвать Ткань). Во время дружеских вечеринок Балабанов любил петь народные песни, в особенности Разлуку.
Мы просто дурью маялись во время записи, начали петь Разлуку, и нам показалось, что есть какой-то абсурд в том, как мы ее исполняем, - вспоминает Бутусов. - Поставить Разлуку в начало альбома было чисто интуитивной идеей. Возможно, и сам альбом получился таким легким и естественным, потому что мы многое делали на ходу, передавая атмосферу того, что нам нравилось в данный момент.
Умецкий считает, что Разлука появилась с легкой руки Могилевского. Когда все уже было записано, Леха полупьяным голосом затянул Разлуку, - вспоминает Дима. - Он орал мелодию как-то заразно и шкодно и буквально заразил нас ею. Мы спели песню все вместе и поняли, что получается странная, эклектически приклеенная к материалу вещь. А так как альбом получался достаточно серьезным, какая-то доля стеба, в принципе, его только украшала.
Когда в Разлуке писали третий куплет, я мягко и бесшумно отпрыгивал от микрофона в дальний угол комнаты и орал в сторону, - вспоминает Могилевский. - Первые два-три дубля привели меня именно к этой точке, куда я должен был отходить для того, чтобы достигался нужный баланс.
Запись Разлуки была сделана уже с вынужденно худшим качеством, поскольку в студии в тот момент отсутствовали профессиональные вокальные микрофоны. Чтобы как-то вытащить песню по звуку, в нее добавили патефонный скрип, сымитировав треск старой пластинки.
К началу августа, - в перерывах между жаркими схватками за бильярдным столом, - запись Разлуки была завершена. Через несколько дней после локальной презентации альбома к НАУТИЛУСУ прибежал растерянный Коля Грахов и сказал, что Скованных распространять нельзя - могут возникнуть проблемы с КГБ. Тогда было принято поистине макиавеллиевское решение: в Питер, Москву и остальные регионы рассылать альбом без изменений, а в родном городе распространять в урезанном виде, без последней композиции. Время было мутное - по крайней мере, вплоть до конца 1987 года НАУТИЛУС, исполняя песни из Разлуки на концертах, делал купюры в текстах.
Что же касается самого альбома, то, как водится, всеобщего фурора он сначала не произвел. Более того, - в местной подпольной рок-прессе его больше ругали, чем хвалили: явная неудача группы, слишком напоминает DDT, альбом полностью провален. И лишь осенью, на открытии очередного сезона свердловского рок-клуба, наступило тотальное протрезвление. НАУТИЛУС впервые выступил в жестком имидже - врангелевская унтер-офицерская форма, ордена, боевой макияж и галифе. После того, как веселая в недалеком прошлом студенческая команда агрессивно исполнила а капелла песню Разлука, над залом зависла жуть, и наступило неподдающееся описанию оцепенение. Возможно, именно с этой минуты и началось всесоюзное восхождение группы НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС.
Александр КУШНИР